О чем старец из монастыря предупреждал Евдокимова за несколько месяцев до гибели
Десять лет со дня гибели Михаила Евдокимова, всенародно любимого артиста-губернатора, пролетели как десять дней. Вспоминая и поминая этого талантливого, необычного, во многом неформального человека, надо говорить и писать правду. И ничего, кроме правды. Пора уже.
Михаил Евдокимов только что поставил свечку в храме Рождества Богородицы.
В тот последний для него 2005 год травля Евдокимова алтайскими депутатами, явно организуемая и направляемая твердой властной рукой, достигла своего апогея. В немногочисленных своих появлениях на телеэкране народный губернатор Алтая выглядел заметно подавленным. Но не раздавленным!
Я позвонил своему старинному приятелю, заместителю губернатора. (Когда-то мы вместе учились на факультете журналистики, но он потом выбрал чиновничью стезю, а я остался на журналистской.) Спросил: «Что, плохи дела?» Услышал в ответ тяжкое: «Да, паршиво совсем. Миша весь на нерве…»
И я предложил им с Евдокимовым съездить туда, где к верхам ближе. Нет, не в Кремль и не в Белый дом. Не к земным верхам, а к небесным. В Пафнутьев-Боровский монастырь, что в Калужской области. К боговдохновенному старцу, схиархимандриту Власию, который много чего ведает в душах и судьбах людских. Такая о нем шла слава по всей области, и по Москве даже. (Об удивительном этом человеке не раз писали газеты.) Я твердо был уверен тогда, что лишь отец Власий мог помочь Евдокимову в той ситуации — своим советом, своими молитвами и наставлениями.
Михаил Сергеевич откликнулся на мое предложение очень быстро. Встретиться договорились у его старого дома на Беговой — квартиру там он получил когда-то еще по артистической линии. Был самый конец апреля. День выдался теплый и погожий.
Я не встречался с ним несколько месяцев до этого дня. Вид губернатора, когда он вышел из подъезда, меня поразил. Нет — испугал даже. Это был совсем не тот подвижный, улыбчивый человек, каким он предстал мне при первом нашем общении…
…Тогда, в 2004-м, мой приятель, тот самый замгубернатора, попросил меня оказать помощь шефу «в медицинском плане» (я в ту пору возглавлял газету о здоровье и знал многих в мире медицины). Знакомство наше состоялось на Старом Арбате. Там у Евдокимова была другая квартира, губернаторская. И еще бильярдная была на первом этаже. Любил Михаил Сергеевич шары покатать. Вот там и состоялось наше знакомство.
Оторвавшись от игры, бодрый и веселый Евдокимов отставил кий и протянул мне руку со словами: «Миша… Губернатор…» И заулыбался, явно довольный произведенным эффектом: лицо мое от такой непринужденности в общении изрядно вытянулось. Спросил: «Что со мной делать будем?!»
«Лечить!» — твердо ответил я. Он за это слово сразу ухватился и в дальнейшем уже именовал меня не иначе как «доктор». Особенно сочно при его обращении ко мне (что греха таить!) порой звучала фраза: «Доктор, а рюмку-то можно?..»
Источник преподобного Пафнутия рядом с монастырем.
Странными, надо сказать, показались мне его отношения с медициной у себя, в Барнауле. Губернатор ведь! Неужто главу региона полечить не могут как следует?! Он же попросил устроить его для полного обследования в надежную клинику в Москве, к «хорошим людям».
Просьбу я выполнил, устроил. После чего мы поехали в автосалон — джип для губернатора покупать. Что характерно — не новый он хотел, а подержанный. Сказал: «Мне и с царапинами сойдет. Не для понтов надо, а по краю своему ездить, в глубинку. У нас там дороги знаешь какие?! Алтайские…»
Подходящей машины мы, правда, тогда не нашли. Но позже малозначительный эпизод этот аукнулся совершенно неожиданным, даже мистическим образом…
Были просьбы касательно здоровья евдокимовского и в дальнейшем. Одна из них несколько прояснила, почему губернатор не вполне доверял своей «родной» медицине. Алтайские доктора тогда поставили ему суровый диагноз. Очень суровый, если не сказать — страшный. С таким диагнозом уже не о карьере губернаторской (или даже артистической) думать надо было — только о душе!
Отправились мы к самому главному столичному светилу по этой хвори. Доктор довольно быстро диагноз опроверг. Породив в душе моей (и в евдокимовской, похоже, тоже) червь сомнения в виде вопроса: а случайной ли была ошибка алтайских врачей, уж не было ли им заказа выбить Михаила Сергеевича из активной жизни?..
…Летом 2005-го Евдокимов совсем уже не был расположен шутить. Неразговорчивый, напряженный, весь словно деревянный, с застывшим, как маска, багровым лицом — он действительно и всерьез испугал меня своим видом. Молча пожав мне руку, забрался в служебный «БМВ» с мигалкой и флажковыми номерами, и мы понеслись.
Да, именно понеслись! Со скоростью под 200 километров в час — такую езду Киевское шоссе видело не каждый день! Что было, то было: торопился Михаил Сергеевич и жить, и ездить тоже. С полной «цветомузыкой» — сиреной и мигалкой. Такой антураж при езде Евдокимов весьма любил — но не из чиновничьих понтов, думаю, а из актерских. Всякому артисту хочется, чтобы его замечали, всякое к себе внимание лестно.
Чиновником в полной мере он стать так и не успел — к счастью для всех, кто любил в нем народного артиста. И к несчастью для себя — а то разрулил бы ситуацию со своими противниками за пару дней, я уверен. Как разрулил сменивший его губернатор Карлин — чиновник плоть от плоти системы. Едва он воцарился в Барнауле, весь стройный критический хор местных депутатов мгновенно сдулся. Хотя проблемы края, за которые упорно, изо дня в день, гнобили Евдокимова, никуда не делись и не рассосались с его гибелью. Или нет, исчезла самая существенная, по их разумению, проблема — сам народный губернатор?!
…В келье своей отец Власий встретил Михаила Сергеевича приветливой улыбкой: «А-а, человек из телевизора!..» Евдокимов, преклонив колени, попытался поцеловать схиархимандриту руку — так положено при встрече со священнослужителем. Но старец, вмиг посерьезнев, ответствовал: «Не ты мне, а я тебе руку целовать должен!..» И поцеловал, ввергнув губернатора в изрядное смущение.
Потом еще они говорили о жизни и о разном. А напоследок отец Власий дал Евдокимову свое напутствие. Не буду приводить его дословно, ибо было оно образным по форме — старцы на Руси частенько изъяснялись образно. (Еще от Амвросия Оптинского это пошло — кстати, тоже совершавшего свое монашеское служение на калужской земле.) Суть напутствия была предостерегающей — очень конкретно, несмотря на образность. Наш сопровождающий — помощник наместника монастыря Андрей Смирнов — именно так сразу же это и растолковал. Но — надо знать Евдокимова! Воздев кверху палец, он твердо и сурово произнес: «Они меня еще не знают. Но — они меня еще узнают!..»
Остаток дня прошел повеселее. Ходили в храмы монастырские и на святой источник, обедали в царской трапезной. Даже земляка своего, алтайского паломника, в тот день Евдокимов в монастыре встретил, посчитав это за добрую примету.
В Царской трапезной.
Предостережению старца он, увы, так и не внял…
Уже после гибели Евдокимова, как раз на девятый день, мне позвонил приятель — теперь уже бывший замгубернатора. Он был не вполне трезв и рыдал в трубку. Заговорил вдруг о своей догадке относительно того, почему старец Евдокимову руку целовал. «Мы тут Мишу поминаем, — буквально проплакал он, — и поняли вдруг, что отец Власий так с ним прощался… навеки!..»
Все верно. Мы с моим монастырским другом еще в день катастрофы о том же самом разом подумали, едва услышав 7 августа по радио трагическую весть. Ведь старцы руки не целуют ни губернаторам, ни президентам, ни царям! Знать, ведал отец Власий, что раб Божий Михаил прежде него перед Господом предстанет. Потому и припал к руке его — как жителя уже не земного, а небесного…
■ ■ ■
Евдокимов мог сделать еще многое — и сам мог стать многим, я уверен. У него для этого было все: любовь к нему, действительно народная, и неизбывная его собственная любовь — к народу, к отчему краю, к России-матушке. Он хотел жить для людей и старался служить им. Как умел…
Мне все-таки кажется, что в злосчастной той аварии никакой конспирологии, никаких суперкиллеров, могущих попасть в колесо машины на скорости под двести, на самом деле не было. Но виновники его гибели все же есть. Ведь есть такое, очень российское слово — «затравить». Затравить, загнать до такого состояния, когда человек уже земли под собой не чует, даже когда по ней идет. Или едет…
В таком состоянии с человеком уже может случиться все. Он становится как бы запрограммирован на беду. И трагический для него исход — лишь дело времени.
В истории Михаила Сергеевича Евдокимова это время — девять двадцать по Москве, на трассе Бийск—Барнаул, в ста километрах от краевого центра… Время, когда дорога, которая, казалось, ведет только вперед, оказалась вдруг дорогой наверх. Но не в карьерном смысле этого слова…
Пожалуйста, оставляйте комментарии только по теме.
Если был введён неверный код безопасности, то перед нажатием на кнопку 'Отправить', обновите страницу (F5), чтобы получить новый код. (И скопируйте куда-нибудь ваше сообщение на всякий случай.)
комментариев (2)
