Когда боль утихнет, я их обязательно подпишу, эти фотографии — беззаботные сколки нашей долгой дружбы и его короткой жизни. Мы разговаривали последний раз в конце июля. И в ушах стоит его глуховатый голос. Договорились встретиться 30-го. Теперь я спрашиваю себя: «30-го — „чего?“ Какого месяца, какого года, и в каком теперь закулисьи?» Без Миши — пусто и горько, и по-прежнему не верится, что его НЕТ.
«…И вдруг появляется на эстраде Михаил Евдокимов, который не на полях, не за скобками, который выражает, как раньше бы написали, „волю и чаяния большинства советских людей“. Это уже не подделка под слесаря, не водопроводчик, которого надо изображать при помощи комичной резиновой маски, это — настоящее. Тут все фазы совпали — и резонанс произошел. Потому-то он и ворвался сюда и встал вне очереди! Можно не быть его поклонником, но, по-моему, нельзя не видеть подлинности, органичности того, что делает Евдокимов».
* * *
«А о Мише Евдокимове еще вот что. В день, когда не стало моей мамы, он позвонил из очень дальних гастролей, из глубины Сибири, и тут же предложил мне помощь. Зная, что я в этот же день уезжаю в Ригу на все эти горькие ритуалы, он собирался лететь туда из Сибири, он понимал, что помощь нужна всегда, когда человек растерян, особенно в чисто бытовых делах: где что заказать, куда пойти, с чего начать, кому звонить… Я, конечно, не стал нарушать Мишин плотный график, но сама готовность это сделать… Такое не забывается».
"В первой половине сна я сотрудничал с композитором Шостаковичем над новым мюзиклом… Вторую половину сна забрал себе губернатор Алтайского края. Я был в числе гостей на его юбилее, но оказался там в тот момент, когда все собрались уходить, столпившись в прихожей. Миша горячо обнимал меня, и подталкивал попрощаться с матерью. А я боялся ошибиться, не узнав ее среди нескольких женщин в платках. Я подошел к той из них, которая была больше всех похожа на моего друга, и Миша выручил меня, подсказав: «Правильно, и с сеструхой попрощайся!» Мать губернатора оказалась самой тихой в шумной, подвыпившей компании. Мы обнялись с ней, и она почему-то горестно произнесла: «Сынок, а что ж мы пленку-то не посмотрим». Евдокимов стукнул себя по лбу: — Точно, давай наше кино посмотрим. Все вернулись в избу, и на побеленной стене вдруг стала дергаться поцарапанная картинка — мы с Мишкой в давней сценке из «Аншлага», почти что школьники. Мне еще повезло с какой-то фразой, которую я теперь никак не вспомню, — фразой, по-видимому, ставшей на долгие годы крылатой, потому что все вокруг захохотали и принялись повторять ее на разные лады. — Ты не помнишь? — спросил меня седой губернатор. — Не помню, — искренне сказал я, не узнавая себя в тонкой фигурке на экране. — Неужели у меня были такие густые волосы? — А сейчас у тебя что, парик? Все опять засмеялись. — Да, ладно тебе, — сказала Мишина мама. Жестом приказала ему замолчать и добавила шепотом: «Видишь, он плачет…»
Пожалуйста, оставляйте комментарии только по теме.
Если был введён неверный код безопасности, то перед нажатием на кнопку 'Отправить', обновите страницу (F5), чтобы получить новый код. (И скопируйте куда-нибудь ваше сообщение на всякий случай.)
...В гости приехал тоже такой, Сенкевич в Атлантиде!.. Виды у вас здеся, панорамы! На сосну полез, соснонавт, блин! Хочу, говорит, отобразить на камеру с высоты птичьего помёту... Камера так на сучке и осталАся...